Проведены первые испытания российской вакцины, созданной по универсальной технологии от всех видов рака, на мышах, и она показала хорошие результаты. После отработки технологии для каждого пациента с опухолью препарат будет создан индивидуально. В кулуарах Петербургского международного экономического форума глава Центра Н.Ф. Гамалеи, академик РАН Александр Гинцбург рассказал «Газете.Ru», как идет работа над революционной технологией избавления от рака, работает ли «Спутник V» против актуального штамма коронавируса FLiRT, а также что лечит новый российский антибиотик фтортиазинон.

Что сейчас происходит со «Спутником V»? Он применяется?

— «Спутник V» вошел в календарь по эпидемиологическим показаниям. Что это значит? Что закупать вакцину в регионе можно после того, как поступает соответствующее указание главного санитарного врача региона. А руководство этих подразделений, как неоднократно говорилось, считает, что обстановка по COVID-19 не требует необходимости вакцинации.

Так пандемия же закончилась… Для чего вакцинировать людей от несуществующей болезни?

— С одной стороны, да, в ВОЗ сочли возможным снять режим международной чрезвычайной ситуации. С другой стороны, если посмотреть статистику официального сайта «Стопкоронавирус», можно заметить, что смертность от COVID-19 в настоящее время составляет 50, 60, 70 человек в неделю. Если умножить это число на четыре, а четыре умножить потом на 12, то получается, что от COVID-19 умирает в 3,5 раза больше, чем от гриппа. По поводу гриппа озабоченность ежегодная есть, при этом считается, что COVID-19 исчез, и вакцинация от него не требуется. Мне вот непонятно, почему мы заботимся об умирающих от гриппа и при этом игнорируем умирающих от COVID-19.

«Спутник V» на основе штамма «омикрон» зарегистрирован и выпущен. Сколько вакцин поступило в гражданский оборот?

— С декабря по июнь в гражданский оборот поступило порядка 600 000 доз. Это ничто в масштабах страны.

Штамм SARS-CoV-2, под названием «омикрон», был найден в конце 2021 года. Это уже очень давно. Работает ли «Спутник» на «омикроне» против последнего штамма FLiRT, найденного в конце мая 2024 года в России?

— Я не могу ответить на этот вопрос, так как в моем распоряжении штамма FLiRT нет. Он у нас появится, когда кто-то из сотрудников института заболеет. Мы выделяем от него вирус, а потом проверяем эффективность нашей вакцины на животных. Хотя это совершенно неправильно. Если бы существовал у нас в стране современный научно обоснованный мониторинг, FLiRT давно бы был доставлен в наш институт, так как он был бы выделен у одного из 178 человек (по сообщению Роспотребнадзора на 22 мая). Мы бы имели и данные по этим людям: вакцинировались ли они вообще, как давно? И смогли бы по этим данным ответить на ваш вопрос, а потом подтвердить уже, соответственно, эти первичные данные экспериментами в лаборатории.

Есть ли смысл в такой ситуации делать новый «Спутник», допустим, на основе штамма FLiRT?

— Если посмотреть на другие страны, то там идет уже четвертый вариант вакцины: и в Соединенных Штатах, и в Западной Европе. Чтобы наши вакцины были всегда актуальными, нужна отлаженная система, которая позволяла бы принимать решение автоматически: в результате таких-то эпидемиологических данных необходимо перейти на новый антиген, новый состав вакцины. То же самое делается каждый год для гриппа. Разница только в том, что «сезонность» коронавируса не привязана к осени или зиме, вспышка может быть и летом.

Над какими проектами сейчас еще работают ученые Центра Гамалеи?

— Благодаря усилиям Министерства здравоохранения и лично министра Михаила Альбертовича Мурашко мы совместно с двумя нашими ведущими онкологическими центрами — онкоинститутом имени Герцена (входит в «НМИЦ радиологии» Минздрава) под руководством академика Андрея Дмитриевича Каприна и НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина под руководством академика Ивана Сократовича Стилиди, а также с Романом Алексеевичем Ивановым из университета «Сириус», с одобрения Владимира Владимировича Путина, занялись очень важным проектом. Семь месяцев тому назад президент поручил правительству его профинансировать, включить в бюджет. Мы совместно занимаемся созданием терапевтических вакцин для борьбы с онкологическими заболеваниями.

Речь идет о любом раке?

— Да, и это самое главное. Создается вакцина на основе мРНК-технологий (как вакцины от COVID-19 «Пфайзера» и «Модерны»), которые мы смогли воспроизвести в нашем институте, разработав наш собственный вариант метода, защищенный российскими патентами, обойдя все западные. Это тоже большая работа.

Подождите, но вы говорили, что вакцины на основе мРНК-технологий хуже, чем на аденовирусном векторе?

— Я имел в виду вакцины профилактические, а не терапевтические. Здесь есть ключевое отличие: терапевтическая вакцина будет вводиться тем людям, которые уже больны. В данном случае больны раком. Более того, они будут индивидуальными, разработанными под конкретного человека. А профилактические вакцины нужны для здоровых людей и тут мРНК-технологии работают хуже, так как дают больше побочных эффектов. Если же человек уже болен и борется с раком, то преимущество мРНК-технологий эти побочные эффекты перевешивает.

В чем же их преимущество?

— Важнейшее преимущество состоит в том, что эта технология позволяет создать в клетках очень большие концентрации целевого антигена, — то есть того белка или пептидов, которые разработчик вакцины закодировал в этой мРНК.

Для чего это нужно?

— Это необходимо для того, чтобы показать иммунной системе больного раком человека, как отличить здоровую клетку от злокачественной. Ведь они могут отличаться только одной точкой мутации — лишь одной аминокислотой. Одна мутация может превратить нормальный белок в мутанта, и этот мутант уже инициирует всю трансформацию нормальной ткани в опухоль. В результате генетических мутаций в опухолевых клетках образуются антигены, специфичные только для клеток опухоли и отсутствующие в нормальных тканях. Они получили название «неоантигены».

А в вакцине от COVID-19 вы пытались научить иммунную систему отличать вирусный белок от человеческого?

— Именно так. И поэтому применялся аденовирусный вектор. В случае создания терапевтической вакцины на основе неоантигенов, нужно показать иммунитету, как отличить эволюционно близкие белки. Недавние достижения в секвенировании и компьютерном анализе привели к быстрой и доступной идентификации индивидуальных неоантигенов у больных раком.

Это похоже на победу над раком. Неужели она близка? Сколько вы уже работаете над этой вакциной?

— Действительно, создана универсальная технология, которая позволяет решить буквально все проблемы онкологии. Другое дело, как это будет реализовываться на практике. Сейчас Минздрав нашел деньги для этой работы. Это действительно очень большое подспорье.

Уже понятно, куда будет вкалываться эта вакцина? Непосредственно в опухоль или нет?

— Это чисто научный вопрос, на который мы сейчас отвечаем. Мы продемонстрировали, что надо или вкалывать в опухоль, или вкалывать внутримышечно. Если ее вводить через капельницу, то все это проваливается в печень, потому что вакцина упакована в липидную оболочку. А если вкалывать в опухоль или внутримышечно, то она равномерно распределяется по всему организму. Конечно, от способа введения зависит эффективность. В ближайшее время мы будем уточнять ответ на этот вопрос.

А уже понятно, кто будет выпускать эту вакцину?

— Мы боремся, чтобы были выделены деньги не только на непосредственно научную работу, но и на строительство большого модуля — 500-600 квадратных метров, где можно было бы в условиях GMP (Good Manufacturing Practice — международные правила, которые устанавливают требования к организации производства и контроля качества лекарственных средств. — «Газета.Ru») проводить синтез данных препаратов. Это позволит быстро, уже на последней стадии создания передавать их в центры Блохина и Герцена, чтобы они могли вводить эти вакцины своим онкологическим пациентам.

Если это индивидуальные вакцины, то сначала вы должны будете для их создания получать материалы самих опухолей пациентов?

— Да. По биопсии опухолей мы будем определять, какие там возникли мутации, и на основании этих мутаций, по разрабатываемым сейчас оригинальным отечественным программам, реконструировать тот дизайн мРНК, который будет кодировать пептиды, нужные, чтобы научить иммунную систему реагировать на опухоль.

И сколько нужно будет ждать пациенту после того, как он отдал материал своей опухоли для создания такой индивидуальной вакцины?

— Сейчас это занимает около месяца. Это совершенно неудовлетворительный срок. Мы работаем над тем, чтобы значительно его сократить.

У вас есть какие-нибудь предварительные выводы из экспериментов? Работает ли, например, такая терапевтическая вакцина на мышах?

— Да, работает. Этот эксперимент идет прямо сейчас. Мы проверяем вакцину на мышах с привитой меланомой. На 15-й день, то есть когда начинает работать иммунная система, мы увидели большую разницу в размерах опухоли между привитыми и непривитыми животными. В результате непривитые умерли в промежуток между 19 и 22 днем. А привитые животные пока все живы.

Недавно Центром Гамалеи зарегистрирован новый антибиотик – фтортиазинон. Он уже применяется?

— Первая партия в гражданский оборот должна поступить в конце июня — начале июля. Собираемся лечить им уретриты, простатиты и циститы, а также проводить профилактику у больных, которые находятся на искусственной вентиляции легких.