Заместитель главврача зеленоградской больницы Багаутдин Муслимов: Экстренная ситуация для нас – норма

ГОТОВНОСТЬ №1 В переводе с латинского реанимация – оживление. То есть анестезиолог-реаниматолог повторно дает человеку жизнь. Если это в его силах, конечно. Но я занудно выпытывал у Багаутдина Гусеновича, как люди могут выдержать режим реанимационной работы – в бешеном темпе, вечном стрессе, необходимости моментально реагировать на изменение ситуации. А он такой улыбчивый, радушный, спокойный. – Я думаю, поступает сигнал, что привезли больного, и вы тут же меняетесь, верно? – Само собой. Признаюсь, раньше был вспыльчивым, а сейчас научился себя контролировать: в реанимации должна работать сплоченная команда, это главное. – Мне кажется, далеко не все смогли бы выдержать работу реаниматолога. – Это призвание. Бешеный темп – это одно. Реаниматолог должен уметь принимать в сложнейших условиях единственно правильное решение. Вы же понимаете, какова цена ошибки. Надо знать от и до технологию лечения болезни. Есть протоколы, конечно. Но если бы мы лечили только по протоколам, все бы происходило не так, как хотелось. Специалист нашего профиля должен обладать интуицией, чутьем. Представлять, что можно сделать в данной конкретной ситуации. Мы обязаны опережать время, потому что, если упустишь, догнать потом получится далеко не всегда. Помню, как однажды около пяти вечера в отделение реанимации в обход приемного отделения в крайне тяжелом состоянии поступил полуторогодовалый малыш, упавший с 13-го этажа. Больница для взрослых, а здесь кроха. Обнаружили переломы обеих ног, повреждение селезенки и печени, кровь в брюшной полости. Почти сразу сформировали бригаду хирургов и реаниматологов, трансфузиологов, сделали операцию. Стабилизировав ситуацию, малыша перевезли в НИИ неотложной детской хирургии и травматологии доктора Рошаля. Спасли ребенка! Привычная работа. Постоянная готовность – 24 часа в сутки. Не иметь права на ошибку, бежать впереди паровоза. Оправданный риск. Все время… МОДЕРНИЗАЦИЯ Мы заходим в блок реанимации. В блоке сейчас три отделения: нейро-, кардио- и общая реанимация. Широкий коридор – по нему бегом провозят каталку с только поступившим в больницу пациентом. Светлое помещение нежно-салатовых тонов. – Эти цвета мы специально подбирали. Когда человеку так плохо, что-то вокруг его должно успокаивать, радовать. А вы посмотрите на наше оснащение. Вот аппарат гемодиализа, искусственная почка. Один такой прибор стоит пять миллионов рублей. Все это новейшее оборудование купили в течение последнего времени. Реанимационный блок модернизировали к маю прошлого года в бытность главным врачом больницы нынешнего заместителя министра здравоохранения России Олега Гриднева. Мы зашли в палату. Кровати отделены друг от друга специальными шторками. Над кроватями – мониторы, на которых доктор видит важнейшие показатели состояния больного в данный момент. Устроены подвесные консоли для подведения медицинских газов. Кругом современная аппаратура, «умные» ИВЛ. Много раз я, будучи журналистом, заходил в палаты, операционные, находился в больницах и в качестве пациента, видел, как действуют врачи в непростой ситуации. Но реанимация – специальность особенная. Почему Багаутдин Муслимов ее выбрал? Врачом решил стать в юности, хотя родители отговаривали. В Астраханской медицинской академии, где учился, выбрал было травматологию. Но в последний момент понял – это не его. И по окончании вуза поступил в интернатуру по специальности «анестезиология и реаниматология». То есть он – человек действенного экстрима. – Экстрим, на мой взгляд, должен быть разумным, по делу. Мы оказываем помощь людям в экстренной ситуации. Наш риск здесь обоснованный. Это очень непростая работа, и говорить в данном случае банальности не стоит. КОРОНАВИРУС В начале августа доктор вернулся из очередной «коронавирусной» командировки. Ковид – заболевание молниеносное. – В столице еще в марте создали консультативную бригаду реаниматологов под руководством главного врача больницы №40 в Коммунарке Дениса Проценко, куда включили и меня. Сначала было непонятно, как лечить COVID-19. В ходе работы мы собирали данные о течении заболевания. Сталкивались с резким ухудшением состояния пациентов. Стали анализировать, обнаружили – тромбы могут образовываться не только в легких, но и в других органах. Соответственно, менялась тактика лечения. Когда в Москве положение стабилизировалось, начались командировки – надо было помочь в организации лечения коронавируса в разных регионах страны. В мае – Дагестан, позднее – Псковская область, Камчатка, Казахстан. – В начале эпидемии меня спрашивали: «Зачем вы рискуете?» Для меня такие вопросы были дикостью, я просто не понимал: «Подождите, отвечал я, а кто, если не мы? Зачем тогда было становиться врачом?». Вот вам и ответ относительно экстрима. Здесь не до лозунгов, пафоса. Здесь другое – человеческая жизнь. Отдохнуть он, конечно, хочет – когда получится. Но на этот раз даже не на море или в горах. – Я же в пять на ногах, а в семь – на работе. Сон? Часа 3-4. Поэтому хотел бы выспаться, побыть в тишине. Когда будет возможно. Я же доктор… Владимир РАТМАНСКИЙ