Нобелевские лауреаты: Фрэнсис Пейтон Роус

Как из журналиста стать ученым, зачем нужно жить дольше и о том, как смог ученик Кала Линнея стать лауреатом Нобелевской премии спустя почти два века после смерти своего учителя, рассказывает очередной выпуск нашей рубрики «Как получить Нобелевку». Как в свое время отметил Виталий Гинзбург, для того, чтобы получить Нобелевскую премию, нужно не только быть великим ученым, нужно еще и жить достаточно долго. Наш сегодняшний герой – яркое подтверждение слов российского лауреата. Мало того, что он очень долго был человеком, получившим премию в самом преклонном возрасте, промежуток между первой работой об его открытии и самой премией до сих пор остается самым большим в истории. Фрэнсис Пейтон Роус Родился 5 октября 1879 года, Балтимор, Мэрилэнд, США Умер 16 февраля 1970 года, Нью-Йорк, Нью-Йорк, США Лауреат Нобелевской премии по физиологии или медицине 1966 года (1/2 премии, вторую половину получил Чарлз Хаггинс «за открытия, касающиеся гормонального лечения рака предстательной железы»). Формулировка Нобелевского комитета: «За открытие онкогенных вирусов (for his discovery of tumour-inducing viruses)». Как пишут биографы Роуса, «не существует никаких свидетельств никакой научной деятельности никого из предков» нашего героя, по крайней мере, с начала 1800 годов: его прадед приехал в США в начале XIX века из графства Суффолк, отец Роуса торговал зерном и взял себе в жены Фрэнсис Андерсон Вуд из Виргинии. Тем не менее, нашелся тот, кто привел молодого человека в науку. Он жил на другом континенте, в стране, куда через много-много лет приведут самого Фрэнсиса его открытия, и вообще, давно уже умер. Звали этого человека Карл Линней. Карл Линней Wikimedia Commons Вот что рассказал сам Роус во время вручения ему Нобелевской премии: «Мальчиком я часто бродил по лесам и полям близ моего дома в городе Балтимор в Мэриленде, и таким образом полюбил полевые цветы, хотя ничего о них не знал, кроме того, что многие из них были прекрасны и все были интересны. Денег в нашей семье было мало, но однажды мне удалось купить за несколько пенни [заметили британскую оговорку?]потрепанную, потертую книгу о полевых цветах, которая была напечатана в соседнем городе Филадельфии аж в 1834 году. Это был учебник ботаники для девушек, обучавшихся в «пансионах для благородных девиц» – слово «пансион» в данном случае означало, что это было все формальное образование, которое когда-либо получат эти преуспевающие девушки. Что же содержала эта потрепанная книга? Списки цветковых растений нашего региона, составленные в соответствии с биномиальной системой Линнея, системой, которую мне было легко понять! Тотчас же я начал искать как можно больше перечисленных в книге полевых цветов и к восемнадцати годам натолкнулся на такое их количество, что, хотя все еще ничего не знал ни о самом Линнее, ни о его «Цветковом календаре», я, как раз перед весной написал статью «Полевые цветы месяца», в которой говорилось об анемонах, земляничном дереве и других подобных цветах, рискнул отправить ее в The Baltimore Sun, главную газету города, и был в восторге от того, что статью не только напечатали, но и заплатили за нее. Конечно, с тех пор я с радостью писал по статье за каждый месяц, пока осень не заморозила последние лепестки; но на следующий год такой фокус повторить было нельзя. Моя карьера журналиста закончилась, но только не моя любовь к полевым цветам! Я все еще дорожу потрепанной книгой 1834 года, переполненной моими записями о них». Желание знать все больше позволило юноше добиться стипендии на обучение от Университета Джонса Хопкинса, бакалавриат которого он окончил в 1900 году и поступил в Медицинскую школу. Через год карьера и жизнь молодого человека могла закончиться: он заболел туберкулезом и поехал лечиться на юг, в Техас, к дяде, а параллельно – поработать ковбоем, в настоящем смысле этого слова. Судя по всему, именно этот эпизод навсегда избавил Роуса от снобизма ученого и просто «человека с высшим образованием» – оказалось, что простые пастухи по своему благородству и душевным качествам ничуть не хуже университетских профессоров, а подчас намного лучше. Забавно, что и долгий, самый долгий в истории путь к Нобелевке, тоже начался с фермерского хозяйства. В 1909 году, когда Роус был уже молодым специалистом, даже с европейской стажировкой, один из фермеров показал ему… курицу. Но не просто курицу, а курицу породы плимутрок с опухолью в области грудины. Проведя гистологическое изучение, Роус выявил у животного веретеноклеточную саркому – злокачественную опухоль, образованную соединительной тканью и типичными для сарком перерожденными клетками в виде веретена. Исследователь измельчил опухолевую ткань, получил бесклеточные экстракты в солевом растворе и ввел их другим курам этой же породы. У одной из них также развилась саркома. Многочисленные опыты показали, что таким образом можно заразить раком не одно поколение кур. В 1910 году появилась первая статья Роуса о «трансмиссивных новообразованиях». В 1911 году вышла еще одна, а поскольку заболевание передавалось экстрактом, проходящим через фильтр, логичным было предположить, что заболевание вызывается вирусами. В статье о нобелевском лауреате 1946 года, Уэнделле Стэнли, мы уже рассказывали о том, как человечество познакомилось с вирусами. Давайте все же напомним эту замечательную эпопею. Началось все с неудачи. Великий Пастер, открывший множество микробов и создавший вакцину от бешенства, так и не сумел открыть его возбудителя, сколько ни смотрел в микроскоп. Впрочем, он не отказался от инфекционной теории бешенства, просто решил, что патоген в данном случае слишком мал, чтобы увидеть его в микроскоп. И был прав! В 1884 году его коллега, Шарль Шамберлан, сумел создать фильтр с мельчайшими порами, которые отсеивали все бактерии. Этим фильтром воспользовался наш соотечественник Дмитрий Ивановский, когда начал изучать болезнь растений — табачную мозаику. В 1892 году Ивановский показал: даже перетертые листья больного табака, пропущенные через фильтр Шамберлана, все равно заражают здоровые растения. Дмитрий Ивановский Wikimedia Commons Сам Ивановский решил, что инфекция — бактериальный токсин, существующий сам по себе. Токсин — значит яд. «Яд» на латыни — virus. Ивановский даже увидел некие «кристаллы» (кристаллы Ивановского) в оптический микроскоп, и теперь мы знаем, что это скопления вирусов в клетке. Пришлось ждать еще шесть лет, пока голландец Мартин Бейеринк сумел-таки открыть вирус. Тот самый, знаменитый вирус табачной мозаики, на котором устройство вирусов показывали еще в советских школьных учебниках. Так что же Роус? Его открытие практически не заметили. Только в 1930-х годах гипотеза была подтверждена, в 1940-е годы вирусы саркомы Роуса (сейчас это заболевание называется именно так) увидели в электронный микроскоп… Медленно, очень медленно открытие пробивало себе дорогу. Несмотря на то, что самого Роуса номинировали на премию с 1926 года и на 1951 год этих номинаций было уже 17 (внесение номинаций по физиологии или медицины в базу нобелевского комитета запаздывает из-за огромного объема данных), премии ему пришлось ждать 56 лет со дня первой публикации. Это, кажется абсолютный рекорд! «Второе место» Эрнста Руски на год меньше, от демонстрационной модели первого электронного микроскопа до Нобелевской премии прошло 55 лет. Не исключено, что здесь сыграла злую шутку ошибка Нобелевского комитета, который присудил в том самом 1926 году, в котором впервые номинировался Роус, премию Йоханнесу Фибигеру – за открытие того, что рак вызывается червями, нематодами. Оказалось (и очень скоро), что Фибигер сделал ошибку в своих экспериментах – а отозвать премию было нельзя, да и Фибигер в 1928 году умер. А когда открытие Роуса подтвердилось, нашлись более яркие и недавние открытия. И все же, сам Роус дождался, став самым пожилым лауреатом в истории. …В 1966 году собравшиеся в Стокгольме люди понимали, что сейчас перед ними – легенда – и не только потому, что человек ждал своей премии более полувека. Перед ними была сама история, человек, который помнил – и не с детства – самую первую Нобелевскую премию Эмилю Адольфу фон Берингу. Понимал это и сам Роус, который сказал: «В 1901 году я был студентом Медицинской школы Джонса Хопкинса и знал достаточно, чтобы осознать огромное значение усилий Альфреда Нобеля по содействию прогрессу человечества путем присуждения премий, а также проследить с самого начала постоянно расширяющийся размах и блестящий успех его плана. Нобелевский комитет, чествуя ученых-тружеников на протяжении многих лет, показал себя государственными деятелями, озабоченными состоянием всего человечества, а не состоянием наций. Как здорово, что можно следить за их выбором каждую осень, за тем, что [из достижений современной науки] они могут выявить или подразумевать [в своем выборе]! Я стою здесь, счастливый и смиренно горжусь тем отличием, которое комитет даровал мне». Что ж, Роус, назвав себя на награждении учеником Линнея, жил достаточно долго, чтобы дождаться «отличия» Нобелевского комитета – он успел еще несколько лет поездить по миру в качестве нобелиата, вдохновляя ученых, прежде чем у него обнаружили рак желудка (какая злая рифма судьбы), от которого он и скончался на 91 году жизни – успев в ней, пожалуй, абсолютно все. Достойная судьба для ученого, как и для любого человека вообще. Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще. Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.