Новая медицинская реальность: как совсем скоро будут лечить рак

Как и многие россияне, Наталья Зеленкова узнала о том, что у нее рак, когда болезнь была уже в последней — четвертой стадии. Лечение было стандартным: хирургия, химиотерапия. За полгода испробовали все, и все не помогло. Наталья Зеленкова: «Они мне говорили прямым текстом, что никакого препарата на сегодняшний день у медицины нет. И занимайся подготовкой юридических документов, пристраивай ребенка. Шансов на больше, чем две-три месяца, максимум — четыре, у тебя нет». Это было в начале 2016 года. Наталья не сдалась. Она стала искать в интернете и нашла, что в США только-только испытали препарат, который помогает безнадежным больным именно с ее диагнозом. И испытания продолжаются во всем мире, и, возможно, в России. Наталья Зеленкова, «Мне говорили: „По твоему диагнозу ничего нет, даже не пытайся что-то искать» Но Наталья все-таки нашла. Сначала американский сайт, где перечислены все клинические исследования с номерами, в том числе и по ее диагнозу. Нужный номер она вбила на сайте клинических исследований Минздрава и там узнала, где проводится исследование. Оказалось, не так уж и далеко — в Ростове-на-Дону и Пензе. Тот препарат, на который надеялась Наталья, прибыл в Москву в ту же зиму: на клиническое исследование (и фактически на эксперимент) она согласилась, не раздумывая. Наталья Зеленкова: «Если у человека нет вариантов лечения, то рассуждать нельзя, и он хватается за любой шанс». Целая серия препаратов действует по одному принципу: разрушается маскировка раковой опухоли. Раковые клетки научились притворяться своими: они воздействовали на клетки-убийцы через рецептор PD-1. Если подавить его, то клетка-убийца просыпается и начинает разрушать опухоль. Десятилетия ученые пытались «натравить» иммунитет человека на раковые образования, но все было напрасно. И только сейчас найдено решение, ученые осторожно говорят о революции в лечении рака. Наталье новое лекарство не помогло. Но поскольку она проходила исследование в онкологическом центре имени Блохина, врач предложил ей еще одно новаторское решение. Как раз оно и подействовало. Врач провел генетическую экспертизу и выяснил, что в опухоли Натальи есть мутация, характерная для другой опухоли, а значит, надо другими лекарствами бить по другим мишеням. Это было спасением, а всего несколько лет назад о таком нельзя было и подумать. Галина Харкевич ведет клинические исследования в центре Блохина. По ее словам, большинство современных исследований связаны именно с иммунитетом человека, а их результаты просто поражают. Галина Харкевич, ведущий научный сотрудник отделения биотерапии опухолей НМИЦ онкологии имени Н.Н. Блохина: «Радостно наблюдали, что действительно мы видим ответ на терапию у тех пациентов, которые прогрессировали на фоне стандартного лечения и сейчас многие из этих пациентов живы. Пациенты получали четыре введения препарата, мы наблюдали за ними, и у целого ряда пациентов болезнь не прогрессировала много лет. Сегодняшний этап называют этапом „ренессанса иммуноонкологии‟. Это соответствует действительности». Однако новые лекарства очень дороги. Наталья Зеленкова вспоминает, что одна капельница стоила 13 тысяч долларов, а весь курс мог потянуть на сотни тысяч рублей. Но даже для США лечение часто оказывается неподъемным, — рассказал RTVI главный онколог Москвы Игорь Хотьков. Игорь Хатьков, главный онколог Москвы «Это очень затратное лечение» Значит, надо производить свое. В лаборатории компании «Биокад» создали первый в России «ингибитор PD-1» — тот самый блокиратор рецептора, который разрушают маскировку раковой опухоли. В США подобный зарегистрировали четыре года назад, но у россиян теперь есть целиком своя разработка. Валерий Соловьев, директор департамента биоинженерии «Биокад»: «Это ламинарные шкафы, они обеспечивают мини компактную стерильную зону. СО2-инкубаторы — незаменимая вещь, к сожалению, клетки растут только при наличии углекислого газа». Инкубаторам даны имена — Джон, Пол, Ринго и Джордж. «Биокад» Замахнулся на большую фармацевтику, поэтому привлекает студентов, делает программы профподготовки. Валерий Соловьев, директор департамента биоинженерии «Биокад»: «Это клетки в основном человеческие, полученные из донорского материала зачастую клетки опухолевого происхождения. Они удобнее в работе, потому что „бессмертные‟. То, что убивает человека, здесь нам помогает». Чисто русский препарат делают на иностранном оборудовании: даже краска для клеток иностранного производства. В этой лаборатории мир по-прежнему един. Валерий Соловьев, директор департамента биоинженерии «Биокад» «Мы добываем информацию, коллеги добывают антитела, а здесь мы проверяем их биологическую активность, говорим, какой работает хорошо, какой — хуже, а какой не работает совсем» Коллекция антител — гордость лаборатории. Здесь говорят, что она самая большая в России. Сейчас здесь занимаются покорением CAR-T — вакцины, которая тренирует клетки-убийцы сражаться именно с той опухолью, которая есть в организме. Андрей Улитин, руководитель отдела разработки антител «Биокад»: «Оказывается, все опухоли друг от друга отличаются. И если определить, что тип мутации, можно сделать нео-антигеновую вакцину. Из кусочков с изменениями делается вакцина и вводится пациенту. Иммунная система начинает обучаться и сразу активирует иммунитет против раковой опухоли, и в отличие от химиотерапии у вакцины очень длительный эффект. В результате человек вылечивается не только от первичной опухоли, но даже от метастазирования». Это не только исследования рака, это начало новой медицинской реальности. Андрей Улитин, руководитель отдела разработки антител «Биокад»: «На протяжении всей жизни вас будут наблюдать: вы родились, вам вешают специальный трекер с бирочкой и прочее. Это очень сложный комплекс пожизненного наблюдения человека и его пожизненного лечения. Не как сегодня, связанного с серьезными признаками патологии, а когда болезнь еще и не зародилась даже». Вернемся в настоящее. Министр здравоохранения России Вероника Скворцова обещала президенту Путину, что уже в этом году страна удивит мир по крайней мере пятью противораковыми препаратами. В Ассоциации организаций по клиническим исследованиям, которая объединяет представителей крупнейших фармкомпаний мира, не столь оптимистичны. Здесь говорят, что как раз передовые разработки подпадают под российский закон о биомедицинских клеточных продуктах, который принят, но пока не работает. Светлана Завидова, исполнительный директор Ассоциации организаций по клиническим исследованиям «Изначально все предложения по проведению подобных исследований с 2016 годы были остановлены, потому что индустрии пообещали отдельный закон. И фактически с того времени все разработки стоят» Виола Ермакова, аналитик Ассоциации организаций по клиническим исследованиям: «Он устроен так, что он требует создания специальных служб, отдельных департаментов в Министерстве здравоохранения, целой цепочки людей, ответственных за то, что еще не определено законодательно. Поэтому встает вопрос, куда идти с этой заявкой, к каким людям, в какой департамент и какие дальнейшие шаги. Насколько мне известно, иностранные спонсоры приходили к местным и говорили, что хотели бы провести исследование такой разработки. Им отвечали, что у нас разрабатывается закон и пока на такие исследования нельзя получить разрешение, поэтому зайдите позже. И это „зайдите позже‟ длилось достаточно долго — почти 10 лет. А иностранные спонсоры не могут каждые две недели переспрашивать: „Может быть, у вас уже принят закон‟, поэтому просто через какое-то время они себе поставили галочку, что в России такие исследования не проводятся». RTVI направила запрос в Министерство здравоохранения о том, сколько компаний получили лицензию на производство биомедицинских клеточных продуктов, ответ будет опубликован. Директор онкоцентра имени Герцена Андрей Каприн говорит, что никаких ограничений по передовым разработкам не существует. Андрей Каприн, директор онкологического института им. Герцена: «Никаким препятствием это не является. Всем национальным исследовательским медицинским центрам разрешено работать с различными пулами клеток. Более того, у нас даже есть форма, при которой мы получаем определенные деньги от государства за исследовательские протоколы, которые позволяют наиболее точно подобрать терапию. Более того, у нас есть даже возможность при хорошем консилиуме назначить пациенту сугубо индивидуальное лечение, не всегда совпадающее с теми протоколами, которые есть. Национальные медцентры от этого не страдают, и нам никто ничего не запрещал». В институте Герцена работают с живыми клетками человека. Это клетки опухоли, которые изымают, чтобы вне организма подвергнуть их самым неблагоприятным воздействиям. Андрей Каприн, директор онкологического института им. Герцена: «И мы начинаем воздействовать различным образом, химиопрепаратами и лучевой терапией. Удается понять, есть ли резистентность у этой опухоли к этому препарату или к другому. Это уже доступно, это мы уже делаем. Эти плашки могут облучаться без присутствия больного». Не будем забегать вперед, рак еще не побежден. От полной победы нас отделяют еще многие испытания и несколько Нобелевских премий, но кажется, темп открытий ускоряется, и конкуренция по-настоящему глобальная.