Как ученый Олег Глотов обнаружил «блокадный ген»?

Ведущий научный сотрудник СПбГУ, руководитель лаборатории генетики городской больницы № 40, кандидат биологических наук провел исследование ДНК крови блокадников и обнаружил, что выжить им помог врожденный замедленный метаболизм. Как вы пришли к изучению генов блокадников? Меня интересовали исследования генов частых заболеваний, я углубился в вопрос изучения сахарного диабета, а уже оттуда вышли темы старения и блокады — они связаны с обменом веществ. Вы искали секрет долголетия? Можно сказать и так — мы работали с долгожителями в доме престарелых на Удельной. Брали у них кровь, изучали ДНК и сравнивали с анализами людей средних лет: если какой-то вариант в гене у пожилых встречался чаще, связывали его с продолжительностью жизни. Мы поняли важную вещь: у нас есть возрастные рубежи. Например, до 75 лет высок риск кардиологических проблем, но если человек, имеющий генетическую предрасположенность к ним, доживает до этого возраста, то потом шанс их возникновения стремительно уменьшается. То же и с онкологией, но здесь цифра выше — где-то около 90 лет. То, что прежде угрожало жизни, начинает работать на пользу организму — такой парадокс долголетия. А удалось ли выяснить, что же помогает людям жить долго? Здесь все просто: процентов на шестьдесят качество и продолжительность жизни зависят от умеренного и подходящего конкретному человеку питания — ни спорт, ни таблетки не имеют такого влияния на организм, как правильная еда. Нужно ограничивать калорийность, но следить за тем, чтобы в рационе были все необходимые питательные вещества. Вы выявили генетические причины выживания блокадников? Мы подумали: если ограничение питания влияет на продолжительность жизни, то могло ли это способствовать выживанию в экстремальных условиях? Мы собрали жителей блокадного Ленинграда и сравнили с их ровесниками, не переживавшими ничего подобного. Обнаружили, что отличие есть — в первую очередь оно связано с врожденным замедленным метаболизмом. То есть выжить блокадникам помогли в том числе и индивидуальные особенности. Были ли различия между теми, кто пережил в блокаде одну зиму, и теми, кто провел в осажденном городе все 872 дня? Нет, и об этом очень важно говорить, потому что чиновники обсуждали, стоит ли предоставлять льготы тем, кто эвакуировался в числе первых. Я считаю, что стоит, потому что основным фильтром и главным испытанием стала первая зима — после нее отсев был уже минимальный. Даже несколько месяцев голода серьезно сказались на здоровье всех наших испытуемых. Мне очень интересны блокадники, это уникальные люди Передаются ли эти качества по наследству? Все гены мы получаем от мамы и папы, и новых в процессе нашей жизни не возникает. Однако можно унаследовать «определенное состояние» гена: из-за стрессовой ситуации ген может «законсервироваться», и информация с него перестанет считываться — таким образом «плохой» ген может стать «хорошим» и наоборот. Эта характеристика может кочевать в следующее поколение и даже через поколение, вызывая проблемы с обменом веществ в организме. Мы хотим изучить и потомков блокадников, но пока, к сожалению, наше исследование заморожено из-за отсутствия финансирования. Вам отказали в гранте? Да, несколько раз мы подавали заявки, собирали все необходимые документы, но получали отказы. Оказалось, что эта тема важна только 27 января и 9 мая, а потом все про нее забывают. Несколько раз потерпев неудачу, я отложил этот проект в долгий ящик, возникли другие дела. А продолжать это исследование можно еще долго: например, изучить не отдельные гены, а их сочетания — там должны быть еще более интересные находки. Почему это для вас важная тема? Мне очень интересны блокадники, это уникальные люди. У тех, кто смог пережить те страшные события и сохранить человеческое лицо, удивительная сила воли, они всегда идут до конца, рассчитывают только на себя — даже в глубокой старости. У них изначально был особенный генофонд, но благодаря испытаниям он укрепился. Я хотел сделать что-то полезное для них и города, в котором произошла эта катастрофа. А как получилось, что вы решили стать генетиком? Все-таки это не самый очевидный жизненный выбор. Увлечение генетикой определила моя наследственность — родители были ветеринарными врачами, но активно интересовались этой темой. Поэтому мы с моим братом-близнецом увлекались ею со школьной скамьи и поступили на биофак СПбГУ. Правда, тогда на кафедре генетики и селекции не изучали генетику человека — год мы экспериментировали с дрозофилами, а потом все-таки решили заняться тем, что нравится, и пришли в Институт имени Д. О. Отта к профессору Владиславу Сергеевичу Баранову. В 1990-е наука бурно развивалась, внедрялись новые методы, поэтому меня с моим природным любопытством это сразу захватило. Чем вы занимаетесь сейчас? С конца 2013 года я начал создавать свою лабораторию молекулярной генетики при городской больнице № 40 — сейчас это самая современно оборудованная лаборатория в Петербурге. Основные задачи, которые мы решаем, связаны с поиском наиболее эффективного способа реабилитации пациентов с учетом их генотипа. Также работаем с редкими заболеваниями — это очень полезно при планировании семьи, особенно в наш век, когда наука с одной стороны вроде бы творит чудеса, а с другой — накапливает «генетический груз» в популяции, что сильно прибавляет работы генетикам. Например, недавно мы смогли ассоциировать редкую наследственную патологию у ребенка — синдром Ноя-Лаксовой — с мутацией в гене и помогли его матери родить второго, здорового малыша. Основные исследования генетики блокадников Глотов провел в 2011–2012 годах, а в 2014 году статья об этой работе под названием «Хорошие гены помогли людям пережить жестокую блокаду Ленинграда?» вышла в научном журнале Science. Ученый стал инициатором начала лечения в Петербурге спинальной мышечной атрофии и занимался разработкой пренатальной диагностики этого заболевания. Вместе со своим братом Андреем Глотовым он активно участвует в развитии созданного в СПбГУ первого в России «Биобанка». Текст: Ксения Морозова Фото: Валентин Блох