Доктор Сон

Седеющий доктор в маске просит его не фотографировать — он сосредоточен, будто на медитации, и крепко держит плачущего младенца с аномально большой головой. Ребёнка только что прооперировали — и разбудили, чтобы убедиться, что с ним всё хорошо. Он затихает в руках анестезиолога, ждущего коллег с каталкой, которые отвезут малыша в реанимацию. Там доктор тоже будет присматривать за маленьким пациентом — пока ребёнка не переведут в обычную палату. Не только маленькие пациенты не помнят анестезиологов-реаниматологов — и у 56-летнего крепкого мужчины, с трудом пробуждающегося сейчас после краниопластики («ремонт» дефекта черепа), вряд ли потом всплывёт в памяти, как врач просил: «Слава, глаза открывай, пожалуйста!». «Несмотря на то что пациентов мы будим прямо на столе и добиваемся от них вменяемого разговора, большинство из них начинают себя осознавать позже. Мы не можем перевести пациента в отделение, если не уверены полностью, что всё будет хорошо. Но многие пациенты говорят, что они вспомнили себя уже в реанимации, в палате. Это явление называется ретроградная амнезия — попросту говоря, это когда человек забывает некоторые факты, которые предшествовали анестезии и другим событиям. Как при тяжёлой пьянке — напился, потом что-то творил и забыл об этом, когда очнулся. Другое дело, что для того, чтобы создать средство для наркоза, трудятся фармкомпании всего мира, и они всё безопаснее и переносятся всё легче, и последствий всё меньше и меньше. Если напиться дешёвым поддельным виски, то потом похмелье будет гораздо тяжелее. Но людям это нравится, многим, они с удовольствием переживают это вновь и вновь. А если их после наркоза чуть-чуть потошнит, они обязательно выскажут, что наркоз был отвратительным. А водку с пивом мешать — нормально?» — размышляет в перерыве между операциями заведующий отделением анестезиологии и реанимации федерального центра нейрохирургии в Новосибирске Всеволод Лучанский, врач с 26-летним стажем. Первым делом заведующий объясняет, что, вопреки популярному мнению об анестезиологах, они не просто доктора, которые ответственны за сон пациента во время операции. «Мы занимаемся защитой пациента от хирургической агрессии и компенсацией сопутствующих состояний. Это на первом месте. Мы занимаемся безопасностью пациента, который находится в клинике и переживает хирургические операции. Какими методами это делается? Методов на самом деле много — начиная от местной анестезии (под ней можно провести небольшую операцию) и до сложных методов — искусственное кровообращение, экстракорпоральная детоксикация (очищение крови от токсичных веществ. — М.М.), гемодиализ, всё это в распоряжении современного анестезиолога-реаниматолога. Проведение наркоза — назначение препаратов, которые действуют как обезболивающее и снотворное, — это небольшая часть работы», — отмечает Лучанский. Анестезиолог-реаниматолог кажется самым спокойным человеком в операционной — пока хирург гневно требует от коллеги-ассистента работать быстрее на сложной операции на сосудах головного мозга и от его крика будто электризуется воздух в комнате, анестезиолог невозмутимо следит за тем, как чувствует себя пациент. Врач объясняет, что современный наркоз, или общая анестезия, состоит из множества компонентов. «Если вы вспомните фильм про Шурика, когда всех усыпили хлороформом и все засыпали, то это такая карикатурная иллюстрация того периода, когда наркоз был монокомпонентным. В частности, это был эфирный наркоз — самый первый, который был проведён 16 октября 1846 года — день рождения анестезиологии. Что нам нужно достичь во время анестезии? Чтобы человек спал, чтобы он был хорошо обезболен. Третий компонент — это миорелаксация, расслабление мускулатуры. И раньше это всё достигалось одним компонентом — давали побольше эфира, причём это были достаточно большие дозы токсичного препарата. Сейчас у нас средства, которыми можно достичь эффекта безопасно», — объясняет завотделением. Анестезиолог должен досконально изучить пациента перед лечением — ведь при или после операции может обостриться другая болезнь и велика вероятность катастрофических осложнений. Самый популярный вопрос, который пациенты задают врачам перед операцией, — сколько она продлится. Но этого никто не знает. «Мы не знаем, пока не начнём работать с вами, пока не начнём операцию, ведь люди же все разные. Одинаковых опухолей не бывает, одинаковых аневризм не бывает — в ситуациях, когда похожие картинки на МРТ, одна операция длится 2 часа, другая — 10. Мы можем только предполагать с некоторой долей погрешности. И люди, имеющие одинаковую массу, могут совершенно по-разному реагировать. «Вот, мой вес 55 килограммов, это самое важное», — думает пациент. Но на самом деле есть ещё куча разных вариантов, от которых зависит действие препарата… Понимаете, это как если к вам приходят гости, вы рассчитываете, что каждый человек съест по 300 граммов шашлыка, но есть несколько обжор, которые едят 700. Есть расчёты, а есть реальная ситуация», — сравнивает Всеволод Лучанский. Он говорит, что анестезиологи не настаивают на исповеди пациента, но важно сообщить врачу об аллергии на какие-то препараты, о болезнях (помимо той, что привела к операции) и даже о курении. По словам анестезиологов, они всё равно догадаются, любит ли человек табак и алкоголь: курящий будет быстрее усваивать препараты при анестезии, а пьющий — пробуждаться после операции в возбуждённом состоянии. Даже грейпфрутовый сок существенно меняет метаболизм некоторых препаратов. В конце операции хирурги зашивают кожу пациента, а анестезиолог «приглушает» препараты. Их действие заканчивается — и человек просыпается. У некоторых пробуждение проходит нормально, а другие трясутся и машут руками — их нужно успокоить и привести в чувство. По словам заведующего отделением, операции — это только часть работы, в остальном врачи дежурят в реанимации — там в любой момент может произойти экстренная ситуация. «Например, родился недоношенный ребёнок, шестимесячный, его привезли сюда в возрасте двух месяцев, оперировали гидроцефалию, и случилась ещё язва кишечника — просто катастрофа в животе. Пришлось привлекать коллег из областной больницы — напряжённая была работа. Самые трудные моменты на операциях возникают внезапно — у нас плановая клиника, и если всё идёт по плану, как пел Егор Летов, очень здорово. Плановую ситуацию ты же прогнозируешь — даже большую кровопотерю, все к ней готовы. А другое дело — когда никто не знал, что она будет», — говорит Всеволод Лучанский. Анестезиологи признают, что большинство пациентов стараются забыть реанимацию как кошмарный сон — а вместе с ней и врачей, даже если они «за уши из могилы вытащили». «Да это всё та же ретроградная амнезия — мы с этого начали! Они (пациенты. — М.М.) нас амнезируют, забывают. Конфеты нам приносят только анестезиологи: прооперируешь анестезиолога — и он обязательно принесёт конфет. Хирурги? Нет, они не делятся — нужно к ним идти и активно забирать», — с иронией отмечает реаниматолог. …На операционном столе — молодая пациентка, она здесь уже не в первый раз. У неё глиобластома — наиболее агрессивная форма опухоли мозга, от которой не смогли вылечить даже звёзд — ни Дмитрия Хворостовского, ни Жанну Фриске. Хотя анестезиолог пытается говорить о пациентке как можно более отстранённо, всё равно видно, как он переживает за истощённую девушку, уже заснувшую перед операцией. Вот-вот придут хирурги и снова удалят опухоль — они уже делали это в апреле. От таких печальных моментов в работе и у анестезиологов бывает потом бессонница — многие, чтобы перезагрузиться, выбирают энергичное хобби: катаются на горных лыжах, мотоциклах и даже ездят в путешествие к Северному морю, фотографировать белых медведей. — Только это и может спасти анестезиологов от выгорания? — Если серьёзно, на мой взгляд, очень важно гуманное отношение к пациенту. Мне кажется, если ты к человеку хорошо относишься, приходишь к нему с тёплыми словами, переживаешь за то, что всё будет хорошо, это правильно. Это в тебе что-то живое оставляет. Читайте также: «Могу и пореветь — я же девочка» Красавица-кардиохирург Наталия Ничай рассказала в интервью НГС, почему её «неженской» профессией сможет заниматься далеко не каждый, и поделилась, о чём мечтает.