Осталось ждать три-четыре года

— Андрей Александрович, долгим ли был путь к открытию вашего препарата? — Тут есть некоторая предыстория. Так исторически сложилось, что лет 15 назад мне посчастливилось принимать участие в исследованиях, посвященных запрограммированному клеточным старением у растений… — Тем самым апоптозом? — Не совсем. Здесь надо, видимо, сделать отступление для небольшого терминологического ликбеза. Строго говоря, то, что происходит у растений, нельзя называть «апоптозом». Видов запрограммированной клеточной смерти известно больше десятка. У животных этот процесс, апоптоз, обязательно заканчивается образованием апоптотических телец, которые потом поглощаются и перевариваются клеточным окружением. Все, так сказать, идет в дело. У растений это не очень возможно по техническим причинам, потому что растительные клетки окружены оболочкой из целлюлозы. Целлюлозу соседние клетки переварить не могут и апоптотические тела у растений, даже если таковые образуются, соседям не доступны. Скорее данный процесс следует называть аутофагией, которая также распространена и у животных клеток. За ее открытие, кстати, в прошлом году присудили Нобелевскую премию. Но это мы немножко отвлеклись. Когда ты занимаешься темой запрограммированной смерти, то хочешь или не хочешь — обязательно имеешь дело с белками-протеиназами, потому что апоптоз и другие явления наподобие него — это всегда разборка чего-то сложного до простых составляющих. Все эти вещи, конечно, происходят по сложным правилам, со своими законами. Но обязательно там присутствуют протеолитические ферменты, потому что живые клетки в значительной степени состоят из белка. Так я и оказался вовлечен в исследования ферментов-протеиназ растений. Что касается глютена, то последний известен биологам очень давно и вовсе не как «страшный-страшный белок, вызывающий целиакию», а как основной запасающий белок эндосперма — части семени растения, в которой концентрируются вещества, необходимые для последующего всхода проростка. Чтобы, как говорится, пустить этот белок в дело, растению нужен аппарат, позволяющий его разобрать. То есть некая протеиназа, которая специализируется на разборке конкретно глютена. До нас некоторую предварительную работу уже проделали наши японские коллеги, которые показали, что такой фермент точно есть, хотя и не смогли его выделить. Также надо сказать, что общий контур исследования был вполне ясен по работам американских коллег, которые нашли аналогичный протеолитический белок для гордеина, который является аналогом глютена в семенах ячменя. Есть также группа в МГУ, которая пошла уж совсем интересным путем. Они изучают похожий белок у личинок насекомых, которые, как известно, с удовольствием едят муку. То есть логика следующая: раз червячки взрастают на муке, то у них наверняка есть фермент —возможно, не один — который расщепляет глютен. — Не является ли этот фермент одним и тем же у ячменя и пшеницы? Ведь пшеница и ячмень довольно близки филогенетически. И тот и другая — злаки. — Белки родственные, но они все равно отличаются. Они разные у разных злаковых. Вообще, подобных ферментов известно довольно много. У того же человека, например, известно 11 белков, которые называются катепсинами. Выделяют семейство папаин-подобных цистеиновых протеиназ, к которому принадлежит и наш фермент. Он, кстати, называется «тритикаин-альфа» по латинскому названию пшеницы Triticum aestivum. — Что было дальше? — Мы вытащили ген нашего белка из пшеницы. Пересадили его с помощью методов генной инженерии в бактерию, в кишечную палочку. Почему именно в нее? Потому что сегодня это основной производитель белка в биотехнологических производствах. Мы научились также производить наш фермент в дрожжах. Это тоже важный момент. Дело в том, что мало просто произвести протеин как цепочку с определенным порядком аминокислот. Нужно еще чтобы этот протеин свернулся в нужную для своей работы конформацию. Для этого в эукариотических клетках присутствуют специальные белки-шапероны — в переводе с французского «нянька» — которых нет в бактериях. В идеале, дрожжи тоже оказываются не самым лучшим вариантом — для тех же целей неплохо бы научиться производить белок в клетках животных, и такие клеточные культуры для биотеха также давно уже используются. Но это выходит дорого. Есть другая возможность — использование генетически модифицированных растений. Тот же трансгенный табак, который, вероятно, когда-нибудь сможет производить наш белок в промышленных масштабах. Но это все вопросы будущего. Тогда же перед нами стояла куда более прозаическая задача. Дело в том, что для фармакологии, для соответствия международным протоколам и требованиям, мы должны были представить максимально чистый белок. Но здесь имеется серьезный подводный камень. Как известно, протеолитические ферменты расщепляют белки, но при этом они по химической природе тоже являются белками. И поэтому они всегда немножечко «подъедают» сами себя. И, таким образом, всегда будет с примесью некоторого количества своих обломков, пептидов. Это серьезная биотехнологическая проблема, которую мы, поработав, в итоге научились более-менее приемлемо решать. Параллельно мы доказали, что наш фермент действительно расщепляет глютен. Более того, он также расщепляет пептиды глютена — те самые, которые вызывают иммунные реакции. А именно последние лежат в основе патогенеза целиакии. Помимо прочего мы показали, что наш фермент может снижать токсичность глютена на культуре клеток слизистой кишечника. Попутно продемонстрировали, что он сам по себе нетоксичен, хотя нас это не сильно беспокоило, потому что все было более-менее ясно с самого начала. Почему? Потому что мы этот фермент постоянно кушаем. Он ведь присутствует в муке. Еще здесь обязательно нужно упомянуть роль двух министерств — здравоохранения и образования. Работа начиналась в 2013 году при поддержке Минздрава, которое профинансировало нашу разработку на самом начальном этапе. В 2015 году мы подали и выиграли грант Минобрнауки в рамка ФЦП «Фарма-2020», на который мы провели доклинические испытания. За что им огромное спасибо. — Кто-нибудь еще помогал вам в работе? Нам хотелось бы поблагодарить Российский научный фонд, благодаря которому у нас появилась возможность изучить распространенность целиакии среди школьников города Москвы, а также компанию «Инвитро». Последняя взялась сделать лабораторные исследования, на основе которых у пациентов группы риска ставился окончательный диагноз. Наше исследование встречаемости заболевания в Москве проведено в соответствии с новейшими международными рекомендациями. Оно является очень важным с точки зрения выявления ранее неизвестной эпидемиологической обстановки по целиакии. Кроме того, исследование поможет нам в дальнейшем поиске инвесторов, которые нужны для финансирования последующих стадий испытаний. Проще говоря, результаты фактически являются маркетинговым исследованием, результаты которого указывают на количество потенциальных потребителей у разрабатываемого нами препарата. В результате мы выяснили, что страдают от целиакии порядка 1% от исследованной выборки в 2000 человек. Исследование продолжается, и итоговая выборка будет гораздо больше. Это примерно соответствует данным, полученным в Европе и Америке. В Юго-Восточной Азии распространенность заболевания ниже — а в Японии оно, как известно, практически отсутствует. — На какой стадии ваша разработка находится сегодня? — Мы подписали договор с инвестиционной компанией «ПраймерКэпитал» о венчурном финансировании клинических исследований нашего препарата. Исследования будут проходить в три этапа. На первом будет еще раз проверена безопасность и переносимость препарата. Это логично, потому что клинические испытания прежде всего для того и проводятся, чтобы выявить побочные эффекты лекарства. На втором этапе снова будет проверена безопасность (лишним это не бывает), а также будет осуществлен поиск эффективной и безопасной дозы нашего фермента. На третьем этапе будет проверяться двойным слепым методом эффективность лекарственного средства по сравнению с плацебо. — Когда примерно можно ждать появления препарата на полках аптек? — Обычно клинические испытания занимают 2−3 года. Помимо клинических испытаний предстоит найти производителя материи и отладить производство. Дальше маркетинг и дистрибуция по аптекам. Все вместе, думаю, отнимет года три-четыре. — Компания-производитель будет отечественной или зарубежной? — Я ученый, а не бизнесмен. Так что вопрос немного не по адресу. Вполне возможен вариант, когда лицензия на производство препарата будет продана зарубежной компании и начнется продвижение препарата на мировой рынок. Ничего плохого в этом, на мой взгляд, нет. Было бы интересно потягаться с американцами и их продуктом из ячменя. Вполне возможен вариант, когда наоборот какая-то отечественная компания заинтересуется разработкой и возьмет на себя ее производство и продвижение. Пока говорить об этом, на мой взгляд, преждевременно. — Раз уж вы упомянули, что природа препарата белковая, то возник закономерный вопрос: а не будет ли этот белок перевариваться в желудочно-кишечном тракте? — Разумеется он будет перевариваться. Это, вообще говоря, огромный плюс, а не минус нашего препарата. Дело в том, что работать он может лишь в кислой среде желудка. При этом ферменты желудка его «не берут», зато отлично «берут» протеолитические ферменты поджелудочной железы. Таким образом, наш тритикаин-альфа работает с субстратом (глютеном) в желудке, а потом двигается с пищей дальше в кишечник и уже там благополучно переваривается как обычный белок. Кстати, если бы вдруг все оказалось наоборот и фермент работал бы лишь в щелочной среде, это тоже давно уже имеет стандартные решения. Помещаем препарат в разлагаемый желчью контейнер-капсулу из липидов, он благополучно минует желудок, а потом высвобождается в кишечнике, где и начинает свою работу. Но в нашем случае всего этого оказалось не нужно, и препарат получился чуть дешевле по себестоимости, чем мог бы быть.