В декабре главный редактор портала «Нейроновости» и научный редактор нашего издания сел за руль автомобиля и по заметенным дорогам отправился в город Иваново. Оказалось, что это не только город невест и текстильной промышленности. Вот уже почти треть века в нем работает, процветает, растет и расширяется крупное производство медицинского и в первую очередь электрофизиологического оборудования. В компании «Нейрософт» сейчас работает почти полтысячи человек, а производимое по полному циклу оборудование уже составляет 15 линеек продукции. А начиналось все с одного усовершенствованного аппарата для записи электроэнцефалографии. Мы поговорили с коммерческим директором «Нейрософта» Николаем Смирновым, который предварительно провел для редакции персональную экскурсию по производству (фото с экскурсии - на портале Neuronovosti.Ru)..
— Давайте начнем с самого начала. Компания появилась в 1992 году — очень лихое время. Как так получилось, что в Иваново в «лихие девяностые» решили не факсы возить из Гонконга, а производить сложное нейрофизиологическое оборудование?
— Если посмотреть на современный российский бизнес, то увидите, что именно в 1992-1994 годы образовалось очень много устойчивых компаний. Меня в компании тогда еще не было, я пришел в нее в 1996 году, а в 1992 я окончил машиностроительный техникум, должен был начать работать механиком в цеху, но, когда я пришел на работу, я увидел лишь замок на дверях. Вот такое было время, и именно тогда основатели нашей компании, сотрудники Ивановского энергетического института, Алексей Шубин и Аркадий Зуйков решили не заниматься торговлей (как говорил Алексей Борисович — «заниматься торговлей мне не позволяли ученая степень и вузовское настоящее»), а «что-то оцифровать», поскольку обладали двумя технологиями — аналогово-цифровым преобразователем и софтом к нему. Дядя Зуйкова, Николай Ильич Коротков, был главным врачом Ивановской областной больницы, где стоял очень классный венгерский аналоговый электроэнцефалограф. Николай Ильич поверил в молодых людей, и началась работа. В итоге получился классный комьютеризированный энцефалограф, где запись ЭЭГ велась на компьютер и там обрабатывалась, а не записывалась самописцами на бумаге. Конечно, это было непросто, Алексей Борисович ночами пропадал в клинике, доводя все это до ума, но получилось отлично. А дальше оказалось, что рядом с энцефалографом стоит миограф — и можно и его «оцифровать», а потом об этом прослышали в других клиниках, а потом можно сделать магнитный стимулятор — и дело пошло.
— А как случилось так, что вы стали коммерческим директором?
— Я пришел в компанию программистом. Но, когда компания — это четыре человека, все кто приходят в это время, делают все. Потом присоединяются номер пять и номер шесть, в конечном итоге, когда в компании появляется номер 450 и 451, эти три, четыре, пять и шесть, если остаются, выходят на какой-то уровень. Я занимался софтом. Но, когда вас немного, то ты должен не только написать софт, ты, пожалуйста, сделай к нему руководство, сделай к нему рекламный буклет, ты, пожалуйста, езжай с ним на выставку и там расскажи о своих разработках. Ну, вот, видимо, у меня хорошо получалось ездить на выставки, рассказывать и делать рекламные буклеты.
Соответственно, я сначала стал руководителем рекламного отдела компании, ну, как стал руководителем? Создал и был его единственным сотрудником, отдела продаж вообще не было, потому что продажами занимались все. Сказали: «давайте сделаем отдел продаж». Ну, соответственно, сделали отдел продаж, и я его возглавил, ну и так потихонечку дошел до своего нынешнего рабочего места.
— Когда вы пришли в «Нейрософт», он выпускал только ЭЭГ-приборы. Сейчас — 15 линеек продуктов. Можно поподробнее рассказать о том, что вы делаете?
— Если брать крупными мазками, то первая большая группа приборов, все диагностические, — в основном это нейрофизиология. Поэтому мы и «Нейрософт» (к слову сказать, наша философия разработчиков — это как раз максимально больше отдать в программную часть, меньше обработки аппаратной). Это ЭЭГ, ЭМГ, вызванные потенциалы, интраоперационный мониторинг, магнитная стимуляция.
Второй пласт — «функционалка». Мы очень быстро поняли, что мы можем делать и хорошие приборы функциональной диагностики.
Мы сделали кардиограф, спирометр, дальше стресс-тест, дальше холтер-ЭКГ, функционалка. Потом, поскольку у нас был диагностический транскраниальный магнитный стимулятор, очень быстро появились люди, которые начали его применять в терапевтических целях. Совершенно безбожно часто меняя индукторы, потому что они перегреваются после 500 стимулов, а терапевтический сеанс — 2-3 тысячи. Соответственно, наши клиенты 4−5 раз сожгли разъемы, сожгли индукторы, и мы быстро поняли, что надо делать терапевтический магнитный стимулятор с охлаждением, и сейчас это заметная доля нашего бизнеса. А дальше пошли следующие ответвления. Например, в миографе есть слуховые вызванные потенциалы, соответственно, сурдологи стали писать на нашем миографе эти потенциалы, начали просить усовершенствования, что-то такое говорить, какие-то слова, которые мы не понимали, мы смекнули, что и тут нужен отдельный прибор — появилась новая линейка. Также появился ретинограф…
В один прекрасный день к нам пришел специалист по биомеханике Дмитрий Владимирович Скворцов и сказал — давайте сделаем комплекс для исследования биомеханики, и мы сделали. Сейчас аналогичным образом к нам пришли ребята урологи и сказали: давайте займемся урологией… Так обычно новая линейка у нас и появляется.
— Как мне видится, большинство продуктовых линеек органично выросло из того, что было перед ними. Но я вижу, что по нейрофизиологии картина плюс-минус завершённая. Есть ли куда-то дальше расти, ну не на МРТ же замахнуться?
— Нет, на самом деле, есть еще много лакун, которые мы не заполнили.
— Например?
— Например, у нас нет многоканальной ЭЭГ. В функциональной диагностике можно сделать еще разные варианты холтеровских мониторов, в интраоперационном мониторинге тоже не все заполнено, уж не говоря про урологию и биомеханику, нам еще пахать и пахать.
— То есть можно говорить о двух способах появления новых продуктов…
— Совершенно верно!
Первое — это просто приходит человек. На самом деле людей с идеями, если честно сказать, приходит в день человек двадцать. 99% этих идей — безумные. Но если человек приходит с очень продуманной концепцией, если видно, что за ним стоят опыт, команда и так далее, как это было в случае с биомеханикой, с урологией, мы верим в это и впрягаемся. Но эта история такая редкая, то есть пришел, не пришел… А вот что касается органического развития уже имеющихся направлений, это, как правило, запросы пользователей. Так было с ТМС, когда мы из диагностического аппарата сделали терапевтический, так было с прекрасным нейрофизиологом Михаилом Синкиным, который когда-то нам сказал, что он занимался диагностикой смерти мозга. Ему нужен был прибор, который делает и ЭЭГ, и вызванные потенциалы, и к счастью, он у нас был тогда. Но вот, например, если бы у нас тогда его не было, мы бы вполне себе об этом задумались.
— Кстати, во время экскурсии по производству я видел ТМС — а что со стимуляцией электрическим током?
— Все в порядке (смеется). У нас сейчас есть прибор, называется «Нейростим», он как раз для tDCS, и сейчас мы делаем новую версию.
— Правильно ли я понимаю, что ваша продукция — это полный цикл разработки и производства, при этом компания включает две вещи, которые крайне редко бывают у производителей медоборудования: это собственные врачи и собственный тестовый центр…
— Все так, но я бы добавил еще одну редкость — свой департамент дизайна, то есть у нас есть свои дизайнеры, которые делают все: и индустриальный дизайн, и дизайн интерфейсов, и дизайн выставочных стендов, и вообще все, что касается внешнего вида всего — от нашего офиса до приборов и их упаковки. Плюс очень большой отдел по регуляторике, занимающийся сертификацией продукции во всех странах, куда мы ее поставляем — и в России, конечно же. Мы, кстати, одна из немногих медицинских компаний России, чье оборудование (не все, но есть такое) имеет маркировку CE [Conformité Européenne — «европейское соответствие», — прим. ред.] и FDA.
— Верно, это очень редко. Мы когда сейчас говорили о вашей продукции, мы подразумевали обычное лечебно-диагностическое оборудование для медицинских центров. Но у вас, насколько я знаю, много сотрудничества и с научными учреждениями. Что можете про науку рассказать?
— У нас были очень интересные проекты в истории. И есть сейчас. Вот несколько примеров.
Во-первых, Центр подготовки космонавтов. Когда-то они к нам приехали просто за готовым решением для анализа ритма сердца на основе одноканальной ЭКГ, а потом, когда увидели, и что мы такие вот отзывчивые и что-то можем делать, и что у нас тот самый полный цикл, мы для них разработали пояс для испытаний на выживание, в котором был кардиограф с каналом дыхания, температурным датчиком со своим радиоканалом, потому что им надо было пояс использовать в специальной капсуле, а оттуда радиосигнал плохо передается. И все на нескольких — троих — кандидатов в космонавты, которые тренируются одновременно.
Была история с Утрехтским университетом, в котором есть большой Утрехтский медицинский центр. В свое время они там занялись трансляционным исследованием инсульта, то есть они хотели посмотреть, работает ли один и тот же механизм на крысе и на человеке.
Нам нужно было сделать индуктор для магнитного стимулятора, который может стимулировать одно полушарие крысы. Индуктор — он здоровый априори, потому 2 тысячи вольт и ток в 10 тысяч Ампер через него идет. То есть хотя импульс очень короткий, но страшно мощный. А мозг крысы — маленький. И если вы индуктор сделаете маленьким, то его ток сожжет любые провода. Нам нужно было сделать индуктор ТМС таким, чтобы он был активно охлаждаемый, с хорошей температурной защитой, чтобы он не взорвался в руках у исследователей.
И вот коллеги из Утрехта сделали математическую модель, то есть они рассчитали минимальный размер этого индуктора, который позволит стимулировать крысиный мозг, при этом только одно полушарие. Мы сделали индуктор и, соответственно, стимулятор, который с ним в паре работает. Потом мы это все свели «в железе» и сделали эксперименты на крысах, которые показали работоспособность нового прибора. Сначала здесь, прямо в этих стенах, а потом в Утрехте уже с научными публикациями мы доказали, что это работает. А потом следующий этап — это ритмическая стимуляции на крысах в рамках научного проекта.
— Большой пласт вашей работы – это обучение и книгоиздание. Можете рассказать про это?
— Издание книг — это правда большой блок нашей работы, мы всегда видели, что литературы недостаточно, как русскоязычной, так и англоязычной. Хотя на английском языке выбор побольше. И мы издаем книги как минимум с начала двухтысячных, если не с конца девяностых. Сначала это были просто методические пособия по миографии. Это книги, которые переиздаются и дописываются. Есть практикум по миографии, атлас миографии и так далее. Очень большая серия книг вышла по нагрузочному тестированию, по вызванным потенциалам и так далее. В общей сложности, я думаю, 20 разных книг мы издали за всё это время.
Мы завели собственную фотовидеостудию и снимаем очень много популярных видео о методиках диагностики, которые рассказывают о методиках и о том, как их применять. И они не столько ориентированы на наши приборы, сколько на сами методы и на то, как ими правильно пользоваться. У нас есть непосредственно учебный центр, где мы просто обучаем пользователей нашего оборудования работе с прибором и с программой. И сейчас у нас стартовал такой проект «Нейроакадемия» (Neurosoft Academy).
Мы хотим делать на английском языке международные курсы с тестированием на своей веб-площадке, уже три таких цикла провели.
Плюс у нас есть выездные школы слуха, ТМС. Кстати, у нас в Утрехте до 2022 года была школа на английском языке, и в Лос-Анджелесе.
— Нет ли мыслей о собственной фундаментальной науке?
— Пока нет. Но, видимо, мы уже пришли к пониманию того, что нас ограничивает как производителя медоборудования. Я поясню: когда ты выходишь на сертификацию оборудования, тебе нужно иметь предикат. Метод, который реализован в твоем приборе, уже должен работать на рынке, иначе тебе придется доказывать то, что он работает, через клинические испытания, а это очень дорого. И мы уже уперлись в эту планку, мы хотим приносить новые технологии, но тут уже нужны клинические испытания. Мы в этом плане до сих пор надеемся на отечественную медицинскую фундаментальную науку, но пока что не получается что-то такое выстроить с ними. Они все равно рассматривают нас как кормушку, а должно быть ровно наоборот. И в этом плане мы задумываемся о проведении клинических испытаний и привнесении в медицинскую технику того, что называется de novo.
— Последний вопрос, который я задаю всем, имеющим отношение к нейронаукам, неврологии, нейротеху. Чего не хватает современному отечественному нейропространству — так назовем сообщество — чтобы активно и быстро развиваться.
— Я бы назвал это школами. Теми научными школами, которые были в советское время — крупный ученый, ученики, перенимающие и передающие опыт дальше. И этих школ должно быть много. Я вижу некоторые ростки их, но в целом пока такого нет.