Ученые создают новое лекарство против глиом мозга: интервью с профессором Сеченовского университета Галиной Павловой

В Новосибирске завершил свою работу XI Российский форум биотехнологий OpenBio. В рамках секции «Фундаментальная медицина» было несколько докладов, посвященных разработке новых методов терапии онкологических заболеваний. Галина Павлова, доктор биологических наук, профессор РАН, профессор Сеченовского университета, зав. лабораторией Национального медицинского центра нейрохирургии им. ак. Н. Н. Бурденко, в интервью BFM-Новосибирск рассказала о большом совместном проекте нескольких научных и медицинских организаций.

– Галина Валериевна, в чем суть этого проекта, можно ли его назвать поиском нового лекарства против опухолей мозга?

– Он называется «Платформа поиска и разработки тераностических аптамерных лекарственных препаратов для диагностики и терапии глиом человека». Это очень длинное название, и мы из первых букв ключевых слов собрали сокращенное наименование – «Портал». Если же говорить о сути, то мы используем молекулу, аптамер для диагностики и лечения опухолей мозга.

– Почему это платформой называется? Не метод, не подход, не лекарство, а именно платформа?

– Потому что здесь используются четыре разных подхода. Один подход – когда мы пытаемся найти лекарства, терапию. Второй подход – когда мы пытаемся найти такую молекулу, которая может улучшить визуализацию опухоли для использования в ПЭТ-КТ. То есть перед операцией, чтобы врачи хорошо увидели границу опухоли, зону высокой злокачественности, чтобы было понятно, что нужно удалять, и могут ли они это удалить.

Третье направление связано с лучевой терапией. Известно, что при глиоме один из терапевтических подходов — это лучевая терапия, и при этом обнаруживается, что после лучевой терапии остаётся определённый процент опухолевых клеток, которые дают потом начало рецидиву, восстановлению опухоли. Наша цель — найти аптамеры, которые помогут лучевой терапии более эффективно воздействовать на опухоль, то есть максимально снизить количество опухолевых выживших клеток.

И последнее, четвертое, направление в этой платформе — это когда мы используем таргетную терапию. Мы придумали, что можно использовать аптамер как такой паровозик, который приведет лекарственные средства, которые к нему «пришиты», уже известные, только в опухолевую клетку, обойдя все здоровые клетки. Получается повышение эффективности химиотерапии при снижении нагрузки на здоровые клетки.

Известная вещь, что от химиотерапии люди часто погибают, даже чаще, чем от опухоли, это большая проблема, потому что все препараты направлены на убийство активно делящихся клеток, а у нас в организме, к сожалению, помимо опухоли существуют и другие клетки, которые активно делятся, которые тоже попадают под воздействие химиотерапии. В данном случае данное направление в этой платформе связано именно с тем, чтобы притащить терапевтическую молекулу только в опухоль, не трогая всё остальное. Поэтому – платформа.

– На каком этапе работы сейчас вы находитесь, и что уже удалось сделать?

– Сейчас идут фундаментальные исследования. Нам надо со всех сторон перепроверить свои предположения. Это долго, это разные модели. Только когда мы все со всех сторон посмотрим и увидим, что действительно это работает, тогда можно будет говорить о каких-то подвижках. Понятно, что до доклинических исследований мы дойдём только года через два.

– Кто финансирует проект и хватает ли ресурсов для его реализации?

– Первый грант, который мы получили, был в 2019 году. Это был 100-миллионник (100 млн. рублей – прим. ред.). Во главе этого гранта стоял центр нейрохирургии имени Бурденко. Под него подстроились научные институты МГУ, Институт высшей нервной деятельности, Сеченовский университет. Это очень грамотное построение, потому что понятно, что если ты хочешь сделать что-то медицинское, какую-нибудь терапевтическую молекулу или всю платформу, то во главе должны стоять обязательно медики. Потому что когда это роль выполняют фундаментальщики, они иногда делают не то, что нужно медикам, они не понимают нужд медицины. Когда во главе стоит медицинская организация, она правильно выстраивает работу фундаментальщиков. И вот это объединение получило 100-миллионный грант. То есть, три года по 100 миллионов, суммарно 300 миллионов. Всё это было от Миноборнауки. Это была просто фантастическая помощь. Деньги гранта позволили сделать большой скачок в нашей работе. И мы действительно сделали очень мощные шаги во всех четырёх направлениях. Поэтому, когда второй грант мы получили в 2024 году году, мы уже чётко знали, что нам делать. Мы надеемся с одним из препаратов выйти на доклинику в 2025 году, и другие тоже постараемся подтянуть.

В этом году к нам подсоединились еще две организации: Национальный медицинский исследовательский центр онкологии имени Н. Н. Блохина и Институт биоорганической химии. Нас стало шесть, и нам хватает этих денег для того, чтобы выполнить ту работу, которую мы прописали. То есть вот этот грант позволяет покрыть целиком вот все эти направления. Это невероятная поддержка от государства, просто невероятная.

– Когда речь идет о разработке лекарств, особенно против онкологических заболеваний, ученые всегда подчеркивают, что от успешных результатов в научной лаборатории до выпуска лекарства проходят годы. Тем не менее для пациентского сообщества, для людей, чьи родственники столкнулись с очень серьезным диагнозом, важны сообщения о новых разработках, о начале испытаний. Поэтому у меня такой, очень простой, обывательский вопрос: в данный момент полученные вашей командой результаты можно считать успехом?

– Что такое доклиника? Доклиника — это когда вы свою идею фундаментальную проверяете на животных. Причём до этого вы тоже можете так делать, но формализованная доклиника — это когда вы отдаёте в другую организацию, и вам независимые эксперты говорят, что это не токсично или токсичный порог вот такой-то, и это эффективно. Вот когда у тебя получается заключение от независимого эксперта, что это действительно работает на больших выборках животных, со всеми анализами и так далее, ты получаешь заключение и идёшь на клинические исследования. Клинические исследования это уже на человеке, и они состоят из трёх этапов. Первый – проверка на токсичность, далее – эффективность, и затем уже широкий анализ уже на большие выборки пациентов. Вот мы находимся сейчас вот на грани выхода на доклинику. И, да, это показатель определенного успеха исследования. Есть результаты и мы идем с ними дальше.

– Галина Валериевна, в России многие научные коллективы работают над разработкой новых лекарств против рака. Как вы в целом оцениваете эти процессы, их динамику и успешность?

– Тут очень многое зависит от организации процесса. Если говорить про нас, мы как-то нашли выход, потому что у нас есть опыт, мы знаем, как и что делать для выхода на доклинику. Но ведь многие ученые, которые делают что-то новое, утыкаются в том, что они не знают, как прописать эту доклинику, чтобы прийти к результату. А при этом, может быть, разработка идеальная, шикарная. Какие-то должны быть специальные службы, независимые от этой организации, которая придумывает что-то. Должна быть некая структура, которая учёным помогут разработать вот эту техническую часть доклинических исследований. Это должна быть какая-то структура, какая-то прослойка, которая должна быть настроена прямо вот на доклинику, на ее организацию и проведение. Это большая сложность на самом деле.

Следующий этап тоже очень сложный, это клинические исследования. Выход на клинику тоже очень сложный, там же нужно зарегистрировать, там нужно производство. И учёный, он не должен этим заниматься, у него другая задача. Часто, когда он этим начинает заниматься, он это делает непрофессионально, неправильно. Выполняя не свою работу, исследователь теряет время, разочаровывается. Об организации доклинических и клинических испытаний, а так же о производстве и выводе на рынок, ученый вообще думать не должен. Это должна делать другая структура, которая перепроверяет.

Когда меня спрашивают, верю ли я в успех своей разработки, я отвечаю так: тут как маму спросить про детей. Конечно, я верю. Каждый ученый верит в свою разработку. И неправильно, чтобы он ее проверял. Нужна независимая структура, которая объективно будет все проверять и выстроенная, прозрачная процедура всех испытаний и проверок. Сейчас этого, к сожалению, нет. Что в итоге вредит многим, полагаю, очень перспективным разработкам.

То есть моё видение, что при каждой организации или совокупности организаций должна быть некая структура, которая мониторит разработки, видит, например, что вот это разработка патентоспособна. Многие ученые не умеют даже патентовать. И нужно чтобы профессионалы именно в этой сфере выполняли такую работу. И когда эти процессы будут выстроены, процессы пойдут быстрее.