Экспериментальное лечение смертельно больных — благо или вред?
В США смертельно больным открыли доступ к экспериментальной терапии. Дональд Трамп подписал закон под названием Right to Try («Право попробовать»), который дает людям надежду — по крайней мере, так говорит сам президент и его соратники-республиканцы, контролирующие обе палаты конгресса. Реформа позволит неизлечимо больным пациентам использовать экспериментальные и не до конца исследованные лекарства, если разрешенные методы терапии уже не работают. Казалось бы, это просто здравый смысл. Тогда почему такой закон не был принят годы назад? Давид Мелик-Гусейнов директор ГБУ НИИ Организации здравоохранения и медицинского менеджмента «Фармкомпании, которые продают на миллиарды долларов свои лекарственные препараты, каким-то образом лоббируют, защищают свой рынок от того, что на него может прийти такой альтернативный конкурент, даже не в области фармакологии, а в области техники, тактики лечения. Поэтому здесь не обходится без конкурентных войн, без агрессивного лоббизма со стороны тех или иных структур, которые занимают ощутимую долю на своем рынке. И, конечно, такие экспериментальные технологии замедляют свое проникновение на рынок. Соответственно, пациенты, которые могли бы иметь шанс на выздоровление, его не получают». С другой стороны, адекватные аргументы есть и у оппонентов этого законопроекта, среди которых, как ни удивительно, Американское онкологическое общество и десятки других правозащитных групп. Если пациенты получают свободный доступ к непроверенным лекарствам, у фармакологов теряется стимул проверять их вообще. Кроме того, инициатива республиканцев похожа на обычный пиар-ход, ведь даже до принятия закона смертельно больные американцы могли обращаться за разрешением использовать экспериментальные лекарства в Минздрав США, и министерство удовлетворяло 99% запросов. Какова ситуация в России? Алексей Масчан замдиректора Федерального центра детской гематологии, онкологии и иммунологии «Мое отношение не просто «скорее положительное» или «скорее отрицательное», а просто восторженно-положительное. Связано это с тем, что, несмотря на все успехи лечения неизлечимых заболеваний, огромное количество пациентов от них умирают без всякой надежды попробовать какие-либо новые препараты. Это абсолютно требование времени и совершенная необходимость. У нас в стране с этим не просто плохо, а очень плохо. Никаких перспектив нет, потому что у нас кроме государственной медицины никакой другой, по существу, нет, а государственные учреждения находятся в таких строгих регламентирующих рамках, что они не могут применять даже ту терапию, которая уже стала основой терапии сегодняшнего дня. Новые препараты, которые уже зарегистрированы, для многих наших пациентов недоступны. Поэтому для России это абсолютная необходимость». Тестирование одного препарата может занимать годы или даже десятки лет. С одной стороны, это действительно замедляет выход на рынок новых эффективных лекарств. С другой, нужно понимать, что в рамках тестирования фармакологи обязаны убедить регуляторы в том, что вещество не опасно для человека и не вызывает серьезных побочных эффектов. И проходят проверку, по крайней мере в США, только треть препаратов. Поэтому логично, что в регулировании и либерализации нужно знать меру — не разрешать фармкомпаниям продавать пенсионерам волшебные таблетки от всего и не доводить до того, чтобы больные оставались без жизненно необходимых лекарств.
